Сайт Кирилла Веселаго - проза

www.veselago.org - всегда есть, что почитать!..

"ФАЛЬЗО МЕТАЛЛО",


или
КАК Я УЧИЛСЯ ПЕНИЮ.

(Новелла в стиле Э.Т.А. Гофмана)

   ...Наверное, многие представляют, как хочется начинающему певцу встретить на своем пути опытного и знающего Учителя - чтобы он, крепко взяв ученика за руку, повел бы того за собой к ослепительным вершинам вокального искусства, доступным только наиболее одаренной части человечества: повел бы теми тайными тропами, знание которых дается лишь немногим посвященным.

    Мне, на заре своей юности вознамерившемуся достаточно серьезно овладеть певческими навыками, подобной участи избежать не удалось. И, по воистину счастливейшему (как мне тогда казалось) стечению обстоятельств, один мой знакомый, полусумасшедший живописец-дилетант, пообещал представить меня некоему, весьма известному в вокальных кругах маэстро Скаччини - последнему, как рассказывал художник, представителю искусства bel canto, ученику и учителю известнейших певцов прошлого и настоящего.

    ...Договоренность была достигнута на удивление быстро: не прошло и недели, как я очутился в угловом доме на улице Римского-Корсакова. Всеми силами стараясь подавить столь понятное волнение, я, стоя перед довольно обшарпанной дверью, нажал нечистого белого цвета пуговку звонка над тускло поблескивавшей латунной табличкой: Schaccini. Спустя некоторое время за дверью раздались, постепенно крещендируя, мягкий кашель, шорох, шарканье, мощный скрип половиц, какой-то грохот... Наконец, дверь стремительно отпахнулась, обнаружив за собой запах щей и кромешную тьму.

    "Добрый вечер! - речитативно пропел высокий горловой голос с сильным подхрипыванием. - Разденетесь здесь, а потом - дверь налево, прошу вас!" - и невидимый обладатель голоса исчез, оставив меня в плотной темноте передней. Повесив плащ на какой-то выступ стены и с трудом нашарив дверь (из-за которой в это время, словно приветствуя меня, неожиданно грянули мощные аккорды слегка настроенного фортепиано), я несмело шагнул в комнату.

    Первым, что бросилось мне в глаза при входе, был огромный потертый рояль, за которым - величественно и фундаментально - возвышалась обширная фигура самого Maestro, облаченная в неопределенного цвета халат, местами сильно засаленный.

    "О-о-о, don fatale!.." - вдруг заставил похолодеть кровь в жилах истошный вопль за спиной. В не сразу замеченном мною проеме между дверью и роялем непостижимым образом уместилась исполинских размеров ученица, и именно она - вернее, исторгнутые ею звуки - послужили причиной моего невольного испуга. Присев в кресло, на которое взмахом бровей указал мне маэстро, я стал несмело разглядывать различные фотографии, густо заселившие стены. Основную часть экспозиции составляли изображения самого хозяина в различных интерьерах и оперных воплощениях, чуть меньше - снимки его известных коллег. Кого здесь только не было! И сияющая Кабалье, и несколько высокомерная Тебальди, и плотненький Бьерлинг; над роялем кокетливо гнула стан восторженно-чувственная Каллас, а несколько поодаль из дубовой старинной рамки поглядывал на Мaestro внимательным (и, как мне показалось, немного грустным) взором сам великий Карузо.

    Maestro это обстоятельство, однако, нимало не смущало; короткими, но весьма проворными пальцами он горячил старый "Muhllbach", активно поводил неправдоподобно-мохнатыми бровями (из которых одна постоянно оставалась хоть немного, но все же повыше другой), и на сильную долю такта энергично встряхивал большим многоступенчатым подбородком, густо заросшим седой щетиною. Время от времени он издавал трубный возглас: "Опора в живот!!" - или: "Продувай в маску!!" - буравя при этом свирепым взглядом из-под сошедшихся на переносице бровей ученицу, уже совершенно изнемогшую от тяжести своего таланта и избытка ариозных страстей. Но вот ария, наконец, подошла к концу - испустив финального, отчаянно наглого "петуха", будущая Фьоренца Коссото, скромно потупившись, умолкла. Указав ей на неведомом мне пока вокальном жаргоне на ошибки, Мaestro наказал ученице "работать над вибрато", назначил следующий урок - и, стремительно выпроводив ее за дверь, полностью (наконец-то!) сконцентрировал свое внимание на мне. - "Ну-с, молодой человек, - снисходительно пропел он, - хотите учиться пению?.."

    Вводная беседа была крайне недолгой - что, в силу юношеской самонадеянности, я расценил как априорное признание собственных талантов. Maestro сидел напротив меня на низенькой козетке, слегка раскачиваясь из стороны в сторону; на каждое его движение козетка чутко реагировала отчаянным скрипом. За время беседы он ни разу не упомянул о моем голосе - да и вообще обо всем, что имело бы к нему хоть какое-нибудь отношение; зато на различных бытовых деталях, и в особенности - на материальном аспекте моего существования, Мaestro сделал некоторый акцент: ненавязчивый, но достаточно заметный.

    - Что ж, приступим! - внезапно возгласил педагог и незамедлительно воссел к роялю. - Что поем?.. - "Саго mio ben" Джордани, "Tre giorni son che Nina" Перголези... - робко начал перечислять я "жемчужины" своего репертуара.

    - "Tre giorni!.." - безаппеляционно решил он, и тут же заиграл вступление в G-moll. Я начал петь. - Октавой выше! - рявкнул Мaestro, метнув на меня свирепый взгляд (родной брат того, что совсем недавно впивался в ученицу), - da саро!!. - и вновь заиграл, воззрившись в ноты. Не посмев ослушаться, я запел октавой выше, честно "киксуя" на всех верхних "Sol". Maestro же это обстоятельство, казалось, ничуть не беспокоило: он энергично перебирал клавиши и двигал бровями по нотам. Наконец, мы добрались до финального аккорда.

    - Видите ли, Мaestro, - смущенно нaчал я, - различные педагоги расценивали мой голос по-разному: одни утверждали, что у меня - баритон, другие настаивали, что я - бас; к тому же с...

    Дикий хохот Мaestro не дал мне возможности закончить фразу. Все тело его пришло в движение; стул под ним отчаянно скрежетал зубами. Maestro плотно побагровел, а его мохнатые брови, казалось, были готовы навсегда покинуть привычное место жительства - так высоко они взлетели, символизируя крайнюю степень изумления их хозяина... Но вот, еще несколько сильных толчков - и смех профессора постепенно пошел на убыль, лишь эхом отзываясь в виде смешков, кашлей, всхлипов и икоты.

    - Боже мой! Gran Dio!!. - простонал он, наконец успокаиваясь. - Какой песьий дилетантизм!.. Гхм-дахм! - мощно прочистив горло, Скаччини вновь принял серьезный вид. (Брови опустились на место. Ту, что постоянно находилась чуть выше, Maestro навел на меня).

    - У вас, молодой человек... - внушительно и строго произнес он, после чего, выдержав по-оперному эффектную паузу, веско докончил: - у вас типичный меццо-характерный тенор. Да-с. Ниже "re" малой октавы я вам петь запрещаю. Ясно?..

   

* * * *

   ...Шло время. Я - молодой представитель школы Скаччини - был счастлив и горд. Еще бы! Несмотря на то, что мне пришлось продать не только все (даже самые любимые) свои книги, пасхальный костюм своего дедушки, а также заложить в ломбард фамильные драгоценности, - я зато уже умел "дышать в бифуркацию", находить "анзатц"; знал методы борьбы с "coup de gorglе" -как и то, что "для большей собранности звука надо больше сводить лопатки" (это была одна из формулировок самого Maestro, кои я с трепетной тщательностию собирал и записывал красивым почерком в специально для этого купленную у антиквара тетрадь хорошей бумаги, переплетенную в баранью кожу).

    Школа Скаччини развивала мой кругозор: мы с Maestro подолгу беседовали о музыке, и от него я узнавал массу поучительнейших вещей. Как-то раз я пришел к нему в состоянии буквально восторженном, будучи под сильным впечатлением "Concerto de Aranjuez" Родриго: но Скаччини тут же отрезвил меня, сообщив, что эта музыка - лишь жалкое подражательство творениям Тактакишвили. Впоследствии он не раз, мягко и доброжелательно, как и надлежит мудрому и любящему педагогу, корректировал мои по-юношески незрелые музыкальные пристрастия: например, одернул мое чрезмерное увлечение музыкой Пуччини, метко заметив, что "его гармоническое мышление осталось где-то на уровне восемнадцатого века". Так, благодаря глубоким по мысли и афористичным по форме ("Песьий дилетантизм!..") блиц-лекциям моего Maestro, я рос, как музыкант. Но (и это обстоятельство, честно говоря, как раз беспокоило меня не на шутку) мой голос почему-то звучал все хуже и хуже. Maestro не придавал, однако, этому большого значения, объясняя мне, что в вокале наиболее характерным является толчкообразный, "ступенчатый" рост исполнительского мастерства. "Ибо скрипка", - хитро улыбнувшись, говорил он, воздев к небесам сарделькоподобный перст с сильно обгрызенным ногтем, - "скрипка не делается за неделю. А мы, вокалисты, "проглотили" свой инструмент; и доводить его, так сказать, до ума - дело оч-чень непростое!"...

    И я понимал, что главное - это систематические занятия и регулярное внесение платы за них; остальное же все придет - было бы терпение. А вскоре и приспел случай убедиться в этом.

* * * *

   ...Как-то, отдыхая у своего дядюшки в одной из деревень N-ской губернии, ясным погожим днем я углубился в лесную чащу, имея ввиду недолгую прогулку для взбодрения духа. Однако способности Костика (дядюшкиного пуделя, решившего сопровождать меня на прогулке) безошибочно и быстро отыскивать в лесу грибы, вкупе с прекрасной погодой, привели меня в такое радостное настроение, что - совершенно неожиданно для себя самого - я вдруг запел.

    Я спел "Amor ti vieta..." из "Федоры" Джордано, и - о чудо! - голос зазвучал вдруг легко, сильно и свободно; я даже подержал верхнее "lа" (правда, все-таки чувствовалось, что это предельная нота). Но в остальном... По глазам Костика я догадался, что ему тоже понравилось. Удача окрылила меня, и я заспешил к деревне, на ходу теряя грибы (взволнованный Костик тоже забывал их подбирать) и распевая красивые итальянские песни. Конечно, обстановка гораздо больше располагала к русским - но, кроме "Калинки", в голову почему-то решительно ничего не приходило...

    Когда, выйдя к деревне, я прямо с косогора исполнил "L'aurora..." Леонкавалло, то наградой мне были аплодисменты наших селян (всё-таки народ удивительно восприимчив ко всему прекрасному!) - дружно, как один, высыпавших из своих домов. А одна молодая селянка, сильно зардевшись, даже подарила мне букет лютиков.

    ...Прервав свой отдых много раньше времени (и, скрепя сердце, отвернувшись от заплаканной селянки с лютиками), я заспешил в город: надо было как можно скорее поделиться своей радостью с педагогом: ведь сколько сил положил великий Maestro для моего cтановления, и никогда не терял веры в меня!..

    ...Все это - несколько, правда, сбивчиво - я изложил Скаччини по телефону. - "Что ж; я нисколько не удивлен, - запела телефонная трубка мне в ухо знакомым хрипловатым тенорком. - Метод мой настолько уже отточен, что я смогу научить пению даже циркового медведя!.." - и я услышал шипение, клекот и как-бы пробулькивание, служившие Maestro неким эрзацем смеха, щадившим голосовые связки.

    Когда я встал к роялю, под взгляд насмешливых бровей Скаччини, то уверенности моей несколько поубавилось. Но, набрав воздуха в грудь, я припомнил все свои лесные ощущения... и запел. И голос зазвучал! Он взвился под сероватый потолок, и затем, наполнив всю комнату до отказа, звонко запульсировал, мечтая вырваться из тесноты кабинета на простор концертного зала!..

    Очнулся я от того, что Maestro, бросив аккомпанировать, заметался по комнате, ломая толстые руки - а брови его приняли такой горестный изгиб, коего мне еще видывать не доводилось.

    - Боже мой! Gran Dio!!. Аx, какой песьий дилетантизм! Весь мой кропотливый труд, все старания - все, все, - все насмарку! А ведь так хорошо все начиналось!! - отчаяние педагога было столь велико, что раза два он пнул ногой свою любимую болонку Репризу ("Репочку"...) - и совершенно того не заметил.

    - Но, Maestro, - ощутив неприятный холодок в спине, начал я (понимая, что возможно, навлекаю на себя бурю - и тем не менее, желая удовлетворить свое недоумение); - ведь звучит, по-моему, неплохо: многим даже очень понравилось...

    - Неплохо?! Звучит неплохо?!. - вскричал Скаччини, но по-прежнему не столько злобно, сколько горестно. - Песьий дилетантизм, батенька! Где проточность?! Где физический предъем, которому я, грешный, учил вас так долго?! Вы даже не удосуживаетесь раскрывать горло, довольствуясь раскрытием рта! А где, голубчик, ваша челюсть, которая должна поджимать гортань?!. "Звучит неплохо..." - передразнил он меня и крикнул: "Фальзо металло! Фальзо металло!!! Весь ваш так называемый "хороший звук" - это фальзо металло! А фальзо металло - это гибель для голоса, это конец для вокалиста!!.."

   

* * * *

    ...И все началось сначала. Под руководством Maestro я подолгу распевался; я "вставал гордо", я "держал диафрагму"; при выдохе я старательно до обморока "раздвигал ребра"... - "Вот!! Вот!! Вот сейчас было правильно!! - вдруг посреди урока, внезапно, как Везувий, начинал извергать междометия педагог. - О-о-о!! Вот он, anzatz! Запомни свое ощущение! Запомни!.. Gran Dio, наконец-то ты понял!!.."

    Но признаться честно, друзья мои, понимал я только одно: что мой, некогда бархатистый, баритонального тембра голос, который так дивно гармонировал с моим романским типом лица, таял буквально на глазах, исчезая быстрее шагреневой кожи. Сердце, впрочем, отказывалось в это верить, и я упрямо гнал от себя мрачные мысли - даже когда друзья, всегда легко узнававшие мой голос по телефону, стали вдруг, как только я отзывался, швырять трубку сразу - или, после моих отчаянных призывов во вдруг возникавшую пустоту, - извинившись, что "не туда попали".

    ...Так продолжалось до тех пор, пока одним прек... нет! - одним ужаснейшим, жутчайшим утром, я, проснувшись, по наработанной уже привычке не "попробовал" ("А-а-о-о-у-о-о-а...") свой голос. И тут же решил, что мне снится кошмарный сон: голоса не было. Я открывал рот, как рыба ("Зву-у-ук!!" - неистовые вопли плебса в темном кинозале), но из моего горла не доносилось ровно ничего, кроме слабого шипения, свойственного старым патефонным пластинкам. Я предпринял еще одну попытку, слабоумно надеясь, что, подобно патефону, еще несколько секунд пошипев, вдруг провещаюсь голосом Таманьо; увы! - все было тщетно.

    ...Пересказывать все дальнейшие мои мытарства, друзья - долгий и скорбный труд; вам станет скучно, а мне - хоть, как говорится, время и лечит все раны - достаточно горько. Вспоминаются нежные ухаживания лучшего в городе фониатра (однофамильца известного комика), бесконечные прогревания и заливания лечебной гадости в мою многострадальную глотку... Лечение принесло свои плоды, и через три месяца полного молчания, прописанного мне докторами, я уже начал - негромко и недолго - говорить; до этого я, общаясь с врачами, мог лишь утвердительно трясти головою (на вопрос: не Скаччини ли, мол, меня учил...)

    ...Вы, наверное, ожидаете в продолжение моего рассказа услышать, как я возненавидел старого шарлатана, - или, может быть, даже страшно отмстил ему? Нет, ничуть не бывало. Ведь эта история обогатила меня весьма ценным опытом (судьба, подстраивая мне в дальнейшей жизни свидания с солидными, седыми, "авторитетными" или "умудренными жизнью", уже никогда не могла застать меня врасплох), - а посему я иногда вспоминаю Скаччини (вскоре ставшего профессором и удостоенным почетного звания и государственной награды) с признательностью; и умиление вызывает у меня память о сказочном невежестве, которому мантия мудреной терминологии придавала видимость школы, а также о помпезной безаппеляционности - от невежества же происходящей - с которой толковал свои постулаты старый Maestro.

*   *   *   *
© Copyright Kirill Veselago, 1984. All rights reserved 
    Все права на текст принадлежат автору, Кириллу Веселаго. Любое воспроизведение ни в полном, ни во фрагментарном виде без  согласия с автором запрещено и защищается международными законами и
соответствующими законами РФ

Как вам понравилась новелла?


Ещё почитать!

 На главную страницу

 Гостевая книга

ИНТЕРВЬЮ СТАТЬИ РЕЦЕНЗИИ РАЗНОЕ... "...ЕСТЬ НЮАНС!"

Каталог@Mail.ru - каталог ресурсов интернет Каталог ЗАБОР Каталог "ПИНГВИН" - чуткий и душевный каталог! @llru.net - каталог интернет-ресурсов


Hosted by uCoz