Мы продолжаем публикации, посвященные дискографии русских опер. Напоминаем, что, мнения о записях во многом субъективны, и часто не совпадают ни с мнением редакции сайта, ни с последними постановлениями партии и правительства. Однако и автор, и редакция сайта "Призрак Оперы" будут благодарны за любые отклики, выраженные в цивилизованной форме.
От автора.
Как известно, все еще идут споры по поводу "правильного" либретто и даже названия первой русской оперы. Учитывая, что первоначально Глинка назвал оперу "Иван Сусанин", а название "Жизнь за царя" было "порекомендовано" дирекцией Императорских театров, то наверное справедливо называть оперу именем главного героя. Что касается либретто, то не менее известно, что многие фрагменты оперы были написаны Глинкой еще до того, как он увидел текст Е. Розена и Н. Кукольника. Справедливо заметим, что текст этот отличается пошлостью и беспомощностью, в то время, когда как так называемое "советское" либретто С. Городецкого несомненно выигрывает в литературных и драматургических достоинствах, однако достаточно сильно искажает сюжет.
1947, Мелодия
Хор и оркестр Большого театра Сусанин - М. Михайлов
Антонида - Н. Шпиллер Собинин - Г. Нэлепп
Ваня - Е. Антонова Дирижер - А. Мелик-Пашаев (эпилогом дирижирует В. Небольсин) Либретто C. Городецкого
Если бы не участие в ней Натальи Шпиллер, то эту запись можно было бы назвать лучшей и покончить с обзором. Но увы, присутствие Натальи Дмитриевны здесь очень даже заметно - ее резкий, насквозь "народно-скрипящий" голос вполне подошел бы для партии Сусанны в "Хованщине" или госпожи Лариной, но уж никак для красной девицы Антониды. Максим Михайлов по праву признан лучшим Сусаниным, и если не считать иногда появляющейся в первом действии хрипоты, то к нему действительно нет претензий. В сцене смерти его голос звучит с такой мощью, которой попросту не было ни у одного другого из записанных Сусаниных. В первом действии, как это и должно быть, доминирует героический Собинин Георгия Нэлеппа, чей выход можно смело назвать русским "Esultate!" - тем более поражает переход на мягчайшее лирическое пение в трио "Не томи, родимый". Самое же яркое итоговое впечатление производит Ваня в исполнении Елизаветы Антоновой. Как и в случае с Михайловым, остальные просто меркнут перед мощнейшим контральто певицы. Несмотря на огромную разницу в интерпретациях между Мелик-Пашаевым и Небольсиным (темпы первого всегда были значительно быстрее, а оркестр звучал более лирично, в то время как подход второго был вполне прозаическим и призывал скорее не к эмоциональному восприятию, а к более вдумчивому), эпилог звучит, как и положено: торжественно и масштабно. В записи много "классических" купюр, среди которых самые заметные - вся сцена и ария Собинина "Братцы, в метель" и сцена и трио и перед финалом.
1956, DECCA Оркестр белградской оперы Сусанин - М. Чангалович Антонида - М. Главечевич Собинин - Д. Старч Ваня - М. Миладинович Дирижер - О. Данон Либретто С. Городецкого
Данная работа провинциальна во всем, начиная от голосов и заканчивая звукозаписывающей техникой. Стоит отметить лишь популярного в свое время Мирослава Чангаловича, чей Сусанин несколько возвышается над этой серой массой. Купюры те же, что и в первой записи.
1957, EMI Сборный хор и оркестр EMI
Сусанин - Б. Христов Антонида - Т. Стик-Рандалл Собинин - Н. Гедда Ваня - М. Бугаринович Дирижер - И. Маркевич Либретто Е. Розена и Н. Кукольника
На Западе Борис Христов считается "настоящим русским басом". Учитывая, что за всю свою жизнь певец от силы два-три раза был в России, это мнение представляется несколько наивным. Когда слышишь голос Христова в партии Сусанина впервые, на ум непроизвольно приходит название известного эротического фильма "Глубокое горло"; однако потом постепенно привыкаешь и начинаешь наслаждаться пением певца. Именно пением, так как тем, кто (как и я) не относится к поклонникам певца и воспринимает его в первую очередь как истеричного Бориса, декламирующего Филиппа и орущего (иногда мимо нот) Мефистофеля, эту запись хочется порекомендовать особо.
(На сей счёт существуют и другие мнения: достаточно заглянуть в нашу фонотеку и послушать прекрасное, кантиленное исполнение арии Филиппа Христовым. - Примечание редакции).
Николай Гедда - певец-универсал. Он может петь все, иногда неплохо, часто серо, никогда не ярко. Образ Собинина, создать который, по идее, не так уж и сложно, отсутствует начисто - но зато исполнена ария "Братцы, в метель". Сопрано и меццо делают все необходимое, чтобы поддержать высокий в целом уровень записи - но, разумеется, меркнут рядом с Христовым. Главным героем записи, без сомнения, является Игорь Маркевич: он просто великолепно дирижирует, соблюдая все авторские пометки.
1961, Мелодия Хор и оркестр Большого театра Сусанин - И. Петров Антонида - В. Фирсова
Собинин - Н. Гресь Ваня - В. Клепацкая Дирижер - Б. Хайкин Либретто С. Городецкого
Что касается интерпретации, то здесь можно говорить лишь о Борисе Эммануиловиче Хайкине и Иване Ивановиче Петрове, так как вклад скучной Фирсовой, серого и блеящего Греся и наделенной небольшим высоким меццо-сопрано Клепацкой выдающимся назвать можно с трудом - хотя их присутствие ничего особо и не портит. В оркестре Хайкина сочетаются одновременно безукоризненная четкость и экспрессия. Впрочем, раньше подобный уровень игры был стандартом. Из всех "великих русских басов" Иван Петров наименее интересен, как актер: начиная со своего первого выхода и кончая сценой смерти он звучит совершенно одинаково. Однако партия Сусанина требует от артиста в первую очередь вокальных возможностей, которых у Петрова хоть отбавляй. В целом очень достойная запись, несмотря на "классические" купюры.
1982. Мелодия Хор и оркестр Большого театра Сусанин - Е. Нестеренко Антонида - Б. Руденко
Собинин - В. Щербаков Ваня - Т. Синявская
Дирижер - М. Эрмлер Либретто С. Городецкого
Наконец-то можно оценить партию Антониды. Белла Андреевна Руденко - первая истинная колоратура, записавшая этою роль. Несмотря на то, что певица была уже не молодой, голос звучит достаточно свежо, и проблем с верхом у нее нет. Евгений Нестеренко - самый интеллигентный Сусанин. Его герой безмерно благороден, но в начале - по сравнению с Михайловым, Рейзеном (с которым, увы, записаны лишь фрагменты) или Петровым - звучит мелковато, зато в кульминации оперы, в арии и последующей сцене смерти, Нестеренко действительно нет равных. Страстный и "сексуальный" голос Тамары Синявской даже в сцене у монастыря звучит на столько пошло, что постоянно вызывает всякие нехорошие ассоциации. Это первая студийная запись Владимира Щербакова, и несмотря на уверенность и прекрасный тембр голоса, он несколько пресноват. Слава Богу, по всей России продается видео "Ивана Сусанина" из Большого театра (1997), в котором достоинства певца проявляются значительно ярче. Марк Эрмлер, как и в большинстве своих записей, умело подчеркивает все оркестровые детали, не забывая о действии. Запись более полная, однако по-прежнему отсутствуют ария Собинина и трио из эпилога.
1986. Балкатон Хор и оркестр Софийской народной оперы Сусанин - Н. Гюзелев Антонида - С. Стоянова Собинин - Д. Румен
Ваня - А. Христин Дирижер - И. Маринов
Либретто С. Городецкого
Как почти во всех многочисленных болгарских записях, здесь на фоне общей серости есть один привлекательный элемент. Бесспорно, этим элементом является Никола Гюзелев - один из лучших Сусаниных. Остальные же производят либо сносное впечатление (оркестр и Стоянова), либо ужасное (все остальные).
1986. Мелодия Хор и оркестр Большого театра Сусанин - А.Ведерников Антонида - Л. Ковалева
Собинин - Е. Шапин Ваня - В. Левко Дирижер - М. Эрмлер Либретто С. Городецкого
Это очень смешная запись. Особенно выделяется искусство Александра Филипповича Ведерникова. К этому времени голос у певца давно осел, но он стоит весьма близко к микрофону, и поэтому его слышно куда лучше, чем всех остальных. Вопрос в том, что же именно слышно? А слышны лишь завывания умирающего хищника, хрип, постоянное желание отдышаться и могучее желание никогда не покидать сцену Большого театра. Ко времени записи Валентина Левко уже несколько лет не пела и занималась педагогической деятельностью, и ее вклад также несколько разочаровывает. Евгений Шапин тоже стоит близко к микрофону, однако - в отличие от Ведерникова - выдающегося голоса у него просто никогда не было, однако по сравнению с ветеранами он и Ковалева (весьма достойная Антонида) производят самое приятное впечатление. Но все равно очень приятно, что он не поет "Братцы, в метель".
1990. SONY Хор и оркестр Софийской народной оперы Сусанин - Б. Мартинович Антонида - А. Пендачанская Собинин - К. Мерритт Ваня - С. Тошицкая Дирижер - Э. Чакыров
Либретто Е. Розена и Н. Кукольника
Интересно, проводился ли когда-либо конкурс на худшую оперную запись всех времен и народов? Вряд ли в природе есть что-то, что может сравниться с этим чудом вокального искусства. Разделяющая вместе с Борисом Годуновым титул главной русской басовой партии роль Сусанина поручена молодому в то время, но уже довольно известному болгарскому лирическому баритону Борису Мартиновичу, чье душевное пение сразу же покоряет сердца слушателей. Если не считать того, что диапазон певца включает в себя чуть меньше октавы, что он не в состоянии держать одну ноты больше чем полторы секунды и способен петь лишь mp и mf, то Мартинович производит весьма приятное впечатление. Особенно по сравнению с популярным американским тенором Крисом Мерриттом. Голос как таковой у Мерритта просто отсутствует. Вместо него есть что-то не поддающееся описанию, щедро наделенное прекрасным фальцетом начиная где-то с "ля" или "си-бемоль" первой октавы - правда, иногда звучание того, что не является ни фальцетом, ни голосом, производит звуки, отдаленно напоминающее "ми" или "фа" второй октавы. Но это бывает редко. Во время многострадальной арии певца становится просто жаль, так как Мерритт не до конца владеет своим богатым, с множеством оттенков, и очень выразительным фальцетом, которым природа щедро наделила его. К тому же, у Мерритта самый забавный акцент - насладиться которым, увы, не всегда есть возможность, ибо тенор часто забывает текст, и чтобы как-то выйти из положения, поет просто одни гласные. В целом - очень интересное и весьма яркое, хотя и несколько нетрадиционное исполнение. Текст забывает и красавица (внешне) Александрина Пендачанская, чье завывающее сопрано все еще востребовано в ведущих мировых театрах, включая прославленную нью-джерсийскую оперу. Остается меццо-сопрано Тошицкая. Ее Ваня напоминает Клепацкую, что в подобных условиях является комплиментом. Оркестр провинциален, но хорошо слушается дирижера.
1992, Teldec
Хор и оркестр Большого театра Сусанин - Е. Нестеренко
Антонида - М. Мещерякова Собинин - А. Ломоносов
Ваня - Е. Заремба Дирижер - А. Лазарев Либретто Е. Розена и Н. Кукольника
После вдохновенной работы, которая, без сомнения, является величайшим достижением фирмы "Сони", эта запись могла бы показаться подлинным шедевром. Но - не показалась, за что мы должны благодарить Александра Николаевича Лазарева, который галопом скачет через всю партитуру. Нестеренко более скучен, чем в записи с Эрмлером, что выражается в первую очередь в сцене смерти, которая здесь звучит лишь хорошо заученной. Марина Мещерякова - лучшая из записанных исполнительниц партии Антониды. Голос звучит великолепно, она без труда справляется со всеми требованиями композитора. Если бы певица продолжала выступать в подобном амплуа, а не ездила по миру с репертуаром, который скоро окончательно погубит ее уже изрядно истерзанный голос, то было бы совсем хорошо. Александр Ломоносов поет Собинина прекрасным, подлинно драматическим тенором, который, к сожалению, временами "сжимается" наверху, но каким-то образом верхнее "до" звучит у него свободнее, чем "ля" или "си". Ария "Братцы, в метель" исполнена самым твердым, почти баритональным звуком; певец не переходит на фальцет даже на "ре-бемоль". Правда, остается лишь догадываться, что бы произошло, если дирижер не торопил бы его в лирических моментах арии. К Ване в исполнении Елены Зарембы претензий нет. Она одна из немногих действительно достойных меццо, которые доминируют на сегодняшней оперной сцене.
Вывод: Не приведи Господь, если у вас будет только "Жизнь за царя" Чакырова, однако для интереса ее стоит послушать. Но самыми лучшими вариантами остаются запись Мелик-Пашаева и первая из записей Эрмлера.
